Составление текстов
Ищем мы все время какие-то таблицы, бог весть кем составленные, все какие0то
подсказки... А идеи, гениальные идеи прямо вот, перед нами. Что ты испытываешь
при фамилии «Добролюбов»? Да ничего хорошего, поморщишься как от укола. А
он, Добролюбов, очень классный. И ЕГЭ на максимум бы сдал) Предлагаю тебе
ознакомиться с выдержками из его классной статьи «Что такое обломовщина» и
составить сопоставительную таблицу на основе этой статьи.
Таблица после статьи

Что такое обломовщина?
...Давно уже замечено, что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают
оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они
чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с
Обломовым. В самом деле,-- раскройте,, напр., "Онегина", "Героя нашего времени"... -- в
каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова. Онегин, как
Обломов, оставляет общество, затем, что его

Измены утомить успели,
Друзья и дружба надоели.
И вот он занялся писаньем:
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать, но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его...

.... Илья Ильич не отстал в этом от своих собратий: он тоже писал и переводил,-- Сэя даже
переводил. "Где же твои работы, твои переводы?" -- спрашивает его потом Штольц.-- "Не знаю,
Захар куда-то дел; в углу, должно быть, лежат",-- отвечает Обломов. Выходит, что Илья Ильич даже
больше, может быть, сделал, чем другие, принимавшиеся за дело. с такой же твердой
решимостью, как и он... А принимались за это дело почти все братцы обломовской семьи,
несмотря на разницу своих положений и умственного развития. Печорин только смотрел
свысока на "поставщиков повестей и сочинителей мещанских драм"; впрочем, и он писал свои
записки.

Относительно "присвоения себе чужого ума", т. е. чтения, Обломов тоже не много расходится
с своими братьями. Илья Ильич читал тоже кое-что и читал не так, как покойный батюшка его:
"Давно, говорит, не читал книги"; "дай-ко, почитаю книгу",-- да и возьмет, какая под руку
попадется... Нет, веяние современного образования коснулось и Обломова: он уже читал по
выбору, сознательно. "Услышит о каком-нибудь замечательном произведении,-- у него явится
позыв познакомиться с ним: он ищет, просит книги, и, если принесут скоро, он примется за нее,
у него начнет формироваться идея о предмете; еще шаг, и он овладел бы им, а посмотришь, он
уже лежит, глядя апатически в потолок, а книга лежит подле него недочитанная, непонятая...
Охлаждение овладевало им еще быстрее, нежели увлечение: он уже никогда не возвращался к
покинутой книге". Не то ли же самое было и с другими? Онегин, думая себе присвоить ум чужой,
начал с того, что

Отрядом книг уставил полку и принялся читать. Но толку не вышло никакого:
чтение скоро ему надоело, и --
Как женщин, он оставил книги
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.

В домашней жизни обломовцы тоже очень похожи друг на друга:
Прогулки, чтенье, сон глубокий,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина,--
Вот жизнь Онегина святая...

То же самое, слово в слово, за исключением коня, рисуется у Ильи Ильича в идеале
домашней жизни. Даже поцелуй черноокой белянки не забыт у Обломова. "Одна из крестьянок,--
мечтает Илья Ильич,-- с загорелой шеей, с открытыми локтями, с робко опущенными, но
лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива...
тс... жена чтоб не увидала, боже сохрани!" (Обломов воображает себя уже женатым)... И если б
Илье Ильичу не лень было уехать из Петербурга в деревню, он непременно привел бы в
исполнение задушевную свою идиллию. Вообще обломовцы склонны к идиллическому,
бездейственному счастью, которое "ничего от них не требует: "Наслаждайся, мол, мною, да и
только..." Уж на что, кажется, Печорин, а и тот полагает, что счастье-то, может быть, заключается в
покое и сладком отдыхе. Он в одном месте своих записок сравнивает себя с человеком,
томимым голодом, который "в изнеможении засыпает и видит пред собою роскошные кушанья и
шипучие вина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажется легче... но
только проснулся, мечта исчезает, остается удвоенный голод и отчаяние..." В другом месте
Печорин себя спрашивает: "Отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где
меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?" Он сам полагает,-- оттого что "душа его
сжилась с бурями: и жаждет кипучей деятельности..." Но ведь он вечно недоволен своей борьбой,
и сам же беспрестанно высказывает, что все свои дрянные дебоширства затевает потому
только, что ничего лучшего не находит делать. А уж коли не находит дела и вследствие того ничего
не делает и ничем не удовлетворяется, так это значит, что к безделью более наклонен, чем к
делу... Та же обломовщина...

Отношения к людям и в особенности к женщинам тоже имеют у всех обломовцев некоторые
общие черты. Людей они вообще презирают с их мелким трудом, с их узкими понятиями и
близорукими стремлениями. Печорин, уж разумеется, топчет всех ногами. Даже Онегин имеет
за собою два стиха, гласящие, что
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей.

И наш Илья Ильич не уступит никому в презрении к людям: оно ведь так легко, для него даже
усилий никаких не нужно! Он самодовольно проводит перед Захаром параллель между собой и
"другими"; он в разговорах с приятелями выражает наивное удивление, из-за чего это люди
бьются, заставляя себя ходить в должность, писать, следить за газетами, посещать общество и
проч. Он даже весьма категорически выражает Штольцу сознание своего превосходства над
всеми людьми. "Жизнь, говорит, в обществе? Хороша жизнь! Чего там искать? Интересов ума,
сердца? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего
глубокого, задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и
общества!" И затем Илья Ильич очень пространно и красноречиво говорит на эту тему, так что
хоть бы Рудину так поговорить.

В отношении к женщинам все обломовцы ведут себя одинаково постыдным образом. Они
вовсе не умеют любить и не знают, чего искать в любви, точно так же, как и вообще в жизни. Они
не прочь пококетничать с женщиной, пока видят в ней куклу, двигающуюся на пружинках; не
прочь они и поработить себе женскую душу... как же! этим бывает очень довольна их
барственная натура! Но только чуть дело дойдет до чего-нибудь серьезного, чуть они начнут
подозревать, что пред ним действительно не игрушка, а женщина, которая может и от них
потребовать уважения к своим правам,-- они немедленно обращаются в постыднейшее бегство.
Трусость у всех этих господ непомерная: Онегин, который так "рано умел тревожить сердца
кокеток записных", который женщин "искал без упоенья, а оставлял без сожаленья",-- Онегин
струсил перед Татьяной, дважды струсил,-- и в то время, когда принимал от нее урок, в тогда, как
сам ей давал его. Она ему ведь нравилась с самого начала, в если бы любила менее серьезно,
он не подумал бы принять с нею тон строгого нравоучителя. А тут он увидел, что шутить опасно, и
потому начал толковать о своей отжитой жизни, о дурном характере, о том, что; она другого
полюбит впоследствии, и т. п. Впоследствии он сам объясняет свой поступок тем, что, "заметя
искру нежности в Татьяне, он не хотел ей верить" и что

Свою постылую Свободу
Он потерять не захотел.

А какими фразами-то прикрыл себя, малодушный!

Таким же оказывается и Печорин, специалист по части женского сердца, признающийся, что,
кроме женщин, он ничего в свете не любил, что для них он готов пожертвовать всем на свете. И
он признается, что, во-первых, "не любят женщин с характером: их ли это дело!" -- во-вторых, что
он никогда не может жениться. "Как бы страстно я ни любил женщину,-- говорит он,-- но если она
мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться,-- прости, любовь. Мое сердце
превращается в камень, и ничто не разогреет его снова. Я готов на все жертвы, кроме этой;
двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту, но свободы моей не продам. Отчего я
так дорожу ею? Что мне в ней? куда я себя готовлю? чего я жду от будущего? Право, ровно
ничего. Это какой-то врожденный страх, неизъяснимое предчувствие" и т. д. А в сущности, это --
больше ничего, как обломовщина.

А Илья Ильич разве, вы думаете, не имеет в себе, в свою очередь, печоринского и рудинского
элемента, не говоря об онегинском? Еще как имеет-то! Он, например, подобно Печорину, хочет
непременно обладать женщиной, хочет вынудить у нее всяческие жертвы в доказательство любви.
Он, видите ли, не надеялся сначала, что Ольга пойдет за него замуж, и с робостью предложил ей
быть его женой. Она ему сказала что-то вроде того, что это давно бы ему следовало сделать. Он
пришел в смущение, ему стало не довольно согласия Ольги, и он -- что бы вы думали?.. он начал
-- пытать ее, столько ли она его любит, чтобы быть в состоянии сделаться его любовницей! И ему
стало досадно, когда она сказала, что никогда не пойдет по этому пути; но затем ее объяснение
и страстная сцена успокоили его... А все-таки он струсил под конец до того, что даже на глаза
Ольге, боялся показаться, прикидывался больным, прикрывал себя разведенным мостом, давал
понять Ольге, что она его может компрометировать, и т. д. И все отчего?-- оттого, что она от него
потребовала решимости, дела, того, что не входило в его привычки. Женитьба сама по себе не
страшила его так, как страшила Печорина; у него более патриархальные были привычки. Но
Ольга захотела, чтоб он пред женитьбой устроил дела по имению; это уж была бы жертва, и он,
конечно, этой жертвы не совершил, а явился настоящим Обломовым. А сам между тем очень
требователен. Он сделал с Ольгой такую штуку, какая и Печорину впору была бы. Ему
вообразилось, что он не довольно хорош собою и вообще не довольно привлекателен для того,
чтобы Ольга могла сильно полюбить его. Он начинает страдать, не спит ночь, наконец
вооружается энергией и строчит к Ольге длинное рудинское послание, в котором повторяет
известную, тертую и перетертую вещь, говоренную и Онегиным Татьяне, и даже Печориным
княжне Мери: "Я, дескать, не так создан, чтобы вы могли быть со мною счастливы; придет время,
вы полюбите другого, более достойного".
Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие мечты...
Полюбите вы снова: но...
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет...
К беде неопытность ведет.

Все обломовцы любят уничижать себя; но это они делают с той целью, чтоб иметь
удовольствие быть опровергнутыми и услышать себе похвалу от тех, пред кем они себя ругают.
Онегин после ругательств на себя рисуется пред Татьяной своим великодушием. Так и Обломов,
написавши к Ольге пасквиль на самого себя, чувствовал, "что ему уж не тяжело, что он почти
счастлив"... Письмо свое он. заключает тем же нравоучением, как и Онегин свою речь: "История
со мною пусть, говорит, послужит вам руководством в будущей, нормальной любви" и пр. Илья
Ильич, разумеется, не выдержал себя на высоте уничижения перед Ольгой: он бросился
подсмотреть, какое впечатление произведет на нее письмо, увидел, что она плачет,
удовлетворился и -- не мог удержаться, чтобы не предстать пред ней в сию критическую минуту. А
она доказала ему, каким он пошлым и жалким эгоистом явился в этом письме, написанном "из
заботы об ее счастье". Тут уже он окончательно спасовал, как делают, впрочем, все обломовцы,
встречая женщину, которая выше их по характеру и по развитию.

Во всем, что мы говорили, мы имели в виду более обломовщину, нежели личность Обломова
и других героев. Что касается до личности, то мы не могли не видеть разницы темперамента,
напр. у Печорина и Обломова, так же точно, как не можем не найти ее и у Печорина с
Онегиным, над всеми этими лицами тяготеет одна и та же обломовщина, которая кладёт на них
неизгладимую печать бездельничества, дармоедства и совершенной ненужности на свете. Дело
в том, что теперь-то у них всех одна общая черта -- бесплодное стремление к деятельности,
сознание, что из них многое могло бы выйти, но не выйдет ничего... В этом они поразительно
сходятся. "Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил?
для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение
высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные. Но я не угадал этого назначения, я
увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден,
как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений,-- лучший цвет жизни". Это --
Печорин... Илья Ильич тоже не отстает от прочих: и он "болезненно чувствовал, что в нем зарыто,
как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже умершее, или лежит
оно, как золото в недрах горы, и давно пора бы этому золоту быть ходячей монетой. Но глубоко и
тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его
душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища".